Как чудик относится к окружающему миру. Характеристика образа главного героя рассказа Шукшина «Чудик» - Сочинение любую на тему

Анализ рассказа Василия Макаровича Шукшина «Чудик».

В рассказа исследуются вечные образы блудного сына, сатаны (гада), дурака. Дурак, которого особенно пристально рассматривает писатель, имеет свою модификацию - чудика. Впервые такой образ появляется в рассказе 1967 года, который так и называется - «Чудик».

Это человек необычный, со сложным характером, стремящийся постичь движения собственной души, смысл жизни.

Таков главный герой рассказа «Чудик».

Каким мы увидели главного героя?

-Чем Чудик выделялся из своей среды?

Прежде всего «с ним постоянно что-нибудь случалось», «он то и дело влипал в какие-нибудь истории». Это не были общественно значимые поступки или авантюрные приключения. «Чудик» страдал от мелких происшествий, вызванных его собственными оплошностями.

Примеры таких происшествий и оплошностей.

№ п/п

Ситуация

Поведение Чудика

Отношение окружающих

Потеря денег

стеснительный, совестливый, рассеянный

жена назвала ничтожеством, даже ударила

рассказал историю какому-то интеллигентному товарищу, пристает с разговорами к незнакомым людям

отвернулся, не разговаривает

невоспитанный, назойливый,

не обращают не него внимания

История с челюстью

Желание пошутить, помочь

кричит, удивленно

Телеграмма

пишет телеграмму с веселым текстом

строгая сухая женщина, не понимает

Встреча со снохой

желание сделать приятное, робость

злость, непонимание

Чудиком «иногда ласково» называет главного героя жена. Весь рассказ - описание отпускной поездки Чудика к своему брату на Урал. Для него это становится большим, так долго ожидаемым событием – как-никак, с братом они не виделись целых 12 лет.

Чудик - типичный деревенский житель. Но он «обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории – мелкие, впрочем, но досадные».


Первое происшествие случается с героем еще по пути на Урал. В районном магазине, где Чудик покупает гостинцы племянникам, он случайно замечает на полу пятидесятирублевую бумажку: «Чудик даже задрожал от радости, глаза загорелись. Второпях, чтоб его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать этим, в очереди, про бумажку». Молча поднять ее у героя не хватает наглости...

Природная честность, зачастую присущая всем сельским жителям, толкает его на то, чтобы неудачно пошутить. Стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать этим, в очереди, про бумажку». А молча поднять ее у героя совести не хватает. Да и как он такое может сделать, когда даже «хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался». Но, между тем, «уважал городских людей».
Герой обратил тем на себя внимание всех и оказаться непонятым - очередь молчала…
Чудик положил деньги на прилавок и ушел. Но по дороге он обнаруживает, что «бумажка»-то его была. Но герой стесняется вернуться и забрать ее, хотя эти деньги были сняты с книжки, а значит, довольно долго копились. Их потеря – большая потеря, настолько, что приходится вернуться домой. Чудик долго ругает себя вслух, когда идет по улице, тихо – когда едет в автобусе. «Да почему же я такой есть-то?» - недоумевает герой. Дома получил по голове от жены шумовкой, снял деньги снова и опять поехал к брату.

А ведь деньги были сняты с книжки, долго копились, и их потеря – большой урон для героя. Настолько большой, что ему приходится вернуться домой. Хотел было Чудик возвратиться в магазин, объяснить очереди, оправдать как-то свою рассеянность. Но вместо этого он долго ругает себя: «Да почему же я такой есть-то?» Дома Чудик "получил по голове" от жены шумовкой, снял деньги снова и поехал к брату.

Главному герою странна и непонятна та реакция, которую он вызывает почти у всех людей, встречающихся на его жизненном пути. По его представлениям, он ведет себя естественно, так, как надо себя вести. Но люди не привыкли к такой открытости и искренности, поэтому смотрят на героя как на самого настоящего чудика.

И вот Чудик наконец в самолете. Он немного побаивается, так как не совсем доверяет этому чуду техники. Пытается заговорить с новым соседом, но тому более интересна газета. Скоро приземление, стюардесса просит пристегнуть ремни. Хотя сосед и отнесся к Чудику с недоброжелательностью, герой, осторожно тронув его, говорит, что стоило бы пристегнуться. Но не послушался самоуверенный «читатель с газетой», упал.… И поблагодарить бы он должен Чудика за заботу, но вместо этого накричал на него за то, что тот, помогая искать его вставную челюсть, потрогал ее руками (чем же еще?). Другой бы на месте героя обиделся – такая благодарность за заботу. А он приглашает соседа к брату домой, чтобы прокипятить, продезинфицировать челюсть. «Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать» - не ожидал такого ответа на свою грубость.

В аэропорту Чудик пишет телеграмму жене: «Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь. Васятка». Телеграфистка переправляет текст на короткий «Долетели. Василий». И вновь Чудик не понимает, почему он не должен писать любимой жене подобного в телеграммах. Герой предельно открыт, даже в общении с совершенно незнакомыми людьми.

Знал Чудик, что есть у него брат, что есть племянники, а вот о том, что есть еще и сноха, и подумать не мог. Не мог он также подумать, что невзлюбит она его с первого же дня знакомства. Но герой не обижается. Он снова желает сделать доброе дело, да такое, чтобы понравилось негостеприимной родственнице. На следующий день после приезда Чудик расписывает детскую коляску. А потом, довольный собою, идет покупать подарок племяннику.

За это «чудачество» сноха выгоняет героя из дома. Ни ему самому, ни даже его брату Дмитрию непонятно, за что так зла Софья Ивановна на простых людей. Они приходят к выводу, что она «помешалась на своих ответственных». Похоже, это удел всех городских людей. Должность, положение в обществе – вот мерила человеческого достоинства для «образованных», а душевные качества стоят для них на последнем месте. Чудик уехал… Дмитрий ничего не сказал...

Домой герой приехал, когда шел парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле.

Лишь в самом конце рассказа Шукшин говорит, что Чудика зовут Василий Егорыч Князев, что работает он киномехаником в селе, что обожает сыщиков и собак, что в детстве мечтал быть шпионом. Да и не так это важно. Важно то, что поступает он так, как подсказывает ему сердце, ибо именно такое решение - единственно правильное и искреннее.

Все это Шукшин описывает трогательно и предельно просто. На нашем лице может появиться лишь умиленная улыбка, грустная, но добрая. Иногда Чудика становится жаль. Но это не оттого, что автор пытается вызвать сочувствие. Нет, Шукшин никогда не идеализирует своих героев. Он показывает человека таким, каков он есть.

Автор, безусловно, любуется им, и мы, читатели, разделяем это шукшинское восхищение. Чудик восхищается всем, что окружает его в жизни, любит свою землю, по которой весело бежит под дождём босиком и возвращается домой возбуждённым и радостным. И писатель в концовке приоткрывает истинное имя и фамилию героя, его чудаковатые пристрастия («мечтал быть шпионом» и «обожал сыщиков») и возраст. И оказывается, что он Василий Князев.

Герой рассказа взят из деревенской среды, потому что, считает Шукшин, лишь простой человек из глубинки сохранил в себе все положительные качества, данные изначально человеку. Ему больше всего присуща та искренность, доброта и наивность, которой так не хватает современным городским людям, изуродованным прогрессом и так называемой цивилизацией.

В рассказе Шукшина «Чудик», анализ которого мы проведем, представлен конфликт города и деревни, как и во многих других рассказах этого автора. В сущности, здесь явлен внутренний конфликт деревенского мира: все три персонажа рассказа (сам Чудик, настоящее имя которого читатель узнает лишь в конце — Василий Егорович Князев, его брат Дмитрий и жена Софья Ивановна) — выходцы из деревни.

Сюжет рассказа «Чудик» Шукшина многократно встречается в литературе и фольклоре: это неудачные похождения деревенского чудака в городе. Все комические ситуации и недоразумения обусловлены его незнанием стандартов, условностей, порядков городской жизни. Но именно он и оказывается носителем истинных представлений о ценностях жизни, которые не поняты и отвергнуты злым самонадеянным городом. Чаще всего в произведениях с подобным сюжетом носителем истинных представлений о ценностях жизни, носителем истинного ума оказывается деревенский человек. К такой же трактовке близок и Шукшин.

Самый серьезный конфликт ждет Чудика в доме его брата Дмитрия. Он обусловлен немотивированной, как ему кажется, ненавистью снохи, Софьи Ивановны, которой ни сам Чудик, ни его брат Дмитрий не могут ничего противопоставить.

Причина неприятия в том, по мнению Дмитрия, что Чудик — «никакой не ответственный, не руководитель. Знаю я ее, дуру. Помешалась на своих ответственных. А сама-то кто! Буфетчица в управлении, шишка на ровном месте. Насмотрится там и начинает... Она и меня-то тоже ненавидит — что я не ответственный, из деревни». Эти слова проясняют причину конфликта между братьями и Софьей Ивановной: с ее точки зрения, мерилом жизненного успеха становится руководящая должность в управлении, названия которого не может вспомнить Дмитрий. Это и толкает братьев, вытесненных Софьей Ивановной на улицу, на попытку выявить истоки обозначившегося противостояния и сопоставить деревенский и городской образы жизни.

Кульминацией конфликта в рассказе Шукшина «Чудик» становится как раз попытка Чудика его погасить — как-либо задобрить сноху, попытка, как всегда, вполне нелепая. Он решил разрисовать детскими красками, вероятно акварельными, коляску своего младшего племянника. Это приводит к новой вспышке гнева со стороны Софьи Ивановны, на сей раз, думается, вполне обоснованной: вряд ли коляску могли украсить рисунки Чудика («По верху колясочки Чудик пустил журавликов — стайку уголком, по низу — цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток...»), вполне, к примеру, уместные на печи, но не на стандартном предмете фабричного производства, обладающем принципиально иной эстетической природой, что героем вовсе не осознается: «А ты говоришь — деревня. Чудачка. — Он хотел мира со снохой. — Ребенок-то как в корзиночке будет». Однако сноха «народного творчества», как осмысляет свои деяния Чудик, не поняла, что и привело к скорейшему разрешению конфликта — изгнанию Чудика при беспомощном горьком молчании брата Дмитрия, не имеющего, судя по всему, права голоса в собственном доме.

В чем смысл недовольства Софьи Ивановны братом своего мужа? Да в том, что она утратила способность ценить человека, находящегося в традиционной системе ценностей, живущего в деревне, удовлетворенного этой жизнью, не желающего принимать городские стандарты в силу того, что его устраивают свои собственные — так, как он их понимает. Он не стремится в «ответственные», удовлетворен работой деревенского киномеханика, находится в мире с самим собой, с сельским миром, его породившим и воспитавшим, а потому вызывает у Софьи Ивановны не просто равнодушие, но активное неприятие, раздражение. Почему?

Шукшин, размышляя о том, что происходит, если человек уезжает в город (еще хуже — в поселок городского типа), приходил к самым неутешительным умозаключениям, полагая, что деревня теряет хозяйку дома, мать, жену, а город обретает еще одну хамоватую продавщицу. Именно это мы и видим в образе снохи Чудика, Софьи Ивановны, в прошлом деревенской девушки, в настоящем — буфетчицы в неком управлении. Дело, вероятно, в том, что она-то как раз и утратила те качества, которые не утратил Чудик: лад с деревней, удовлетворенность ее миром, гармонию с самим собой. Уехав из деревни и отвергнув ее моральные ценности, не удовлетворившись теми критериями жизненного успеха, которые предлагает сельский мир, она устремилась в город, восприняв «управление», в котором работает буфетчицей, «ответственных» в этом управлении как людей, достигших высших жизненных успехов, реализовавших свой жизненный потенциал. Любой иной сценарий жизненного пути — Чудиков ли, мужа Дмитрия — ею осмысляется как проигрыш, неудача, проявление человеческой несостоятельности. Поэтому те прелести деревенской жизни, о которых размышляют братья, воспринимаются ею как жалкая попытка оправдать перед собой собственную несостоятельность и вызывают резкое неприятие, почти ненависть в отношении к «неудачникам», потерпевшим едва ли не жизненный крах, — собственному мужу и его деревенскому брату. Но суть в том, что крах терпит сама Софья Ивановна: отказавшись от прежних ценностей, такой человек не обретает новых, но не осознает этого, полагая, что «ответственная» работа в «управлении» и есть высшая цель жизненного пути человека. Это и есть тот самый нравственный вакуум, в котором оказывается деревенский человек, утратив связь со своим миром и не обретя новых социальных связей.

Если жизнь Дмитрия можно действительно воспринять как неудачу («Вот она, моя жизнь! Видел? Сколько злости в человеке!.. Сколько злости!» — жалуется он на жену своему брату), то о Чудике этого сказать никак нельзя. Несмотря на сложные отношения уже с собственной женой, которая время от времени разъясняет мужу его ничтожество с помощью шумовки, которой бьет его по голове, герой пребывает в полной внутренней гармонии с миром деревни, его породившим, с миром, в котором он живет и будет жить. Покажите это, обратившись к эпизоду возвращения Чудика после его неудачного городского вояжа к себе в деревню. Почему именно в этот момент герой перестает быть «чудиком» и обретает свое подлинное имя?

Противостояние города и деревни чаще всего в рассказах Шукшина дано с точки зрения деревенского жителя — именно он несет в себе скрытую агрессию против города. Горожане же (те, для которых культура города является естественной, родной), напротив, миролюбивы, чаще всего описываются либо нейтрально, либо с симпатией, как «кандидаты» Журавлевы. Подчас противостояние деревни городу сказывается в желании селянина утвердить свою значимость, свою состоятельность и превосходство над горожанином, как в рассказе «Срезал», иногда — в ненависти к односельчанину, утратившему прежние корни и не обретшему новые, как в «Чудике», иногда — в желании удивить горожанина чем-то невероятным, невозможным, исключительным, как в рассказе «Миль пардон, мадам!». Все эти попытки, впрочем, оказываются совершенно нелепыми и выявляют лишь одно: разлад селянина с самим собой и миром деревни, неудовлетворенность собственной жизнью, невнятное стремление к чему-то исключительному, в основе чего лежит трагическое для национальной судьбы разрушение деревни как одной из форм социальной жизни и национального бытия. Шукшин фиксирует трагический этап в развитии русской судьбы: в середине XX столетия деревенский мир утратил лад с самим собой и перестал удовлетворять человека, выросшего и воспитанного в нем. При этом новые идеалы, суррогаты городской жизни, конечно же не смогли заполнить культурный и нравственный вакуум, образовавшийся в результате ухода селянина из деревни. На этом завершим анализ рассказа Шукшина «Чудик».

Сочинение

Василий Егорыч - существо робкое, инертное, и судьба его, при всей ее трогательности, в общем-то, мало поучительна. Никаких особенных выводов ни для кого из псе не следует. Есть, конечно, интересы высшего гуманизма, и они, по-видимому, требуют, чтобы люди при нстречо с такими вот чудиками проявляли больше чуткости, терпимости, если уж не участия. По…

Так уж мы устроены, что считаемся лишь с тем, что тан или иначе касается пас самих, участвует в нашей жизни - положительным ли, отрицательным ли образом. Чудики же вроде Василия Егорыча для нас по то чтобы совсем уж безразличны, а просто у нас не хнатпот обычно ни времени, ни великодушия, чтобы вникнуть во все «уважительные» причины их нелепых поступков. Да, впрочем, ведь и сами они ничего по дол а ют для того, чтобы их воспринимали всерьез. Ибо при каждом своем невольном столкновении с действительностью они только и могут, что виновато потирать полученный синяк и задавать себе вопрос: «Да почему же я такой; есть-то?»

Бывают, однако, ситуации, когда принимать чудиков всерьез все же приходится.

В 1973 году, через шесть лет после «Чудика», Шукшин написал рассказ «Штрихи к портрету. Некоторые конкретные мысли II. Н. Князева, человека и гражданина». Герой рассказа, некто Николай Николаевич Князев, пожилой человек, работающий в районном городке телевизионным мастером, - тоже из породы чудиков. Он, как и его однофамилец Василий Егорыч (деталь, на мой взгляд, весьма примечательная), тоже попадает на каждом шагу во всякие странные истории и тоже не по какому-либо особому стечению обстоятельств, а исключительно по свойствам своего характера. Правда, от Василия Егорыча его отличает многое. Тот, как мы помним, был робок, пассивеп да и просто глуповат. Этот, напротив, - деятелен, самолюбив, колюч. И даже по-своему умен, несмотря на очевидную нелепость идеи, которой он подчинил свою жизнь. Во всяком случае, во многих его суждениях, не- | смотря (повторю еще раз) на вздорность исходной посылки, чувствуется опыт напряженной и сосредоточенной духовной работы, а это всегда признак интеллектуальной самостоятельности.

Николай Николаевич тоже «забуксовал». Забуксовал на теории «целесообразного государства», на том, в частности, что, как он считает, люди не понимают высшей целесообразности общественного разделения На потенциальную двусмысленность гоголевского символа обращал внимание еще один из героев «Братьев Карамазовых». «На мой грешный взгляд, - говорил он, - гениальный художник закончил так или в припадке младенчески невинного прекрасномыслия, или просто боясь тогдашней цензуры. Ибо если в его тройку впрячь только его же героев, Собакевичей, Ноздревых и Чичиковых, то кого бы ни посадить ямщиком, пи до чего путного на таких копях не доедешь!»

Государство ему представляется чем-то вроде огромного муравейника, в котором деятельность каждого муравья всецело и исключительно подчинена общим интересам. В предисловии к своему обширному труду «Мысли о государстве», который, по его мнению, должен наконец-то открыть глаза людям, он так и пишет: «Я с грустью и удивлением стал спрашивать себя: „А что было бы, если бы мы, как муравьи, несли максимум государству?” Вы только вдумайтесь: никто не ворует, не пьет, не лодырничает - каждый на своем месте кладет свой кирпичик в это грандиозное здание… Я понял, что одна глобальная мысль о государстве должна подчинять себе все конкретные мысли, касающиеся нашего быта и поведения».

Это, так сказать, теоретическая сторона воззрений Николая Николаевича, и если бы дело заключалось только в ней, то все его «чудачество» сводилось бы, по-видимому, лишь к тому, что он изобретает велосипед. Это была бы странность вполне безобидная и никого, собственно, не касающаяся - мало ли чудаков на свете.

Все дело, однако, в том, что воззрения Николая Николаевича - это не просто «некоторые конкретные мысли II. Н. Князева, человека и гражданина», а сама его жизненная позиция, причем позиция активная, наступательная даже. Оп не просто теоретизирует - он судит всех и вся, на каждом шагу доказывая людям, насколько они он и) далеки от идеального человека. Приехал, скажем, человек в отпуск в деревню, хочет погулять по лесу, порыбачить на досуге - словом, провести время в соотистстиии со своими привычными представлениями об отдыхе. Николаю Николаевичу же видится в этом явное уклонение данного человека (в рассказе это некто Сильченко) от своих обязанностей перед обществом, чуть ли не дезертирство с трудового фронта. И он обрушивает на голову бедного отпускника тучу всякого рода важных поучешш, язвительных притч, насмешек, прямых обличений, в ответ на что благодушно поначалу настроенный Сильченко решительно берется за полено. Теоретический спор, таким образом, оборачивается нешуточным скандалом.

Столкновение с Сильченко выглядит несколько анекдотично, и, вероятно, именно поэтому нравственная основа воззрений и поступков Николая Николаевича остается для нас не вполне ясной, затененная очевидной нелепостью его логики. Зато следующий эпизод- инцидент с подвыпившим электриком - проясняет эту основу весьма определенно.

Я думаю, никто не упрекнет Николая Николаевича в том, что во всем этом эпизоде он действовал, так сказать, с превышением полномочий. Во всяком случае, его можно понять: наблюдать, как молодой парень «булькает» из кармана в стакан, - занятие и в самом деле малоприятное. А потому и попытка Николая Николаевича разъяснить этому парию кое-что относительно «проблемы свободного времени» не кажется нам каким-то слишком уж грубым насилием над личностью. Многие на месте Николая Николаевича, вероятно, поступили бы точно так же. И тем не менее дело опять кончается скандалом, да еще каким! Пророка вновь побивают камнями.

Что же, однако, произошло? Почему, при всем том, чтоНиколай Николаевич как будто кругом прав, ему опять крепко досталось? Остается, по-видимому, лишь предположить, что -во всем виноват его обидчик - не понял, глупый человек, добрых нравоучений, оскорбился, полез с кулаками…

Но вот что странно: оттого ли, что мы уже знаем вздорный характер Николая Николаевича (и потому не слишком спешим сочувствовать ему), или же дело тут в каком-то особом оттенке авторской интонации, но обидчик этот почему-то не вызывает у нас того благородного негодования, с каким отнесся к нему Николай Николаевич. В самом деле, за что, собственно, мы должны осуждать молодого парня?

В пределах общего рассуждения Николай Николаевич, «как всегда», прав: бездумность, пьянство вредны, человек должен стремиться и т. д. Но вместе с тем нам понятно и то, почему, слушая эти прописные истины, молодой человек все крепче стискивает зубы. Нет, но потому, что он не понимает этих истин, совсем не потому. Не согласен он с другим - с тем, что его пытаются убедить, будто он-то и есть тот самый человек, который тормозит общественное развитие. Николай Николаевич, как можно заметить, все время обобщает: раз человек зашел в зоопарк просто так, без продуманного намерения «познать что-нибудь полезное для себя» - значит он вообще - «дерево», плывущее по течению; если этот человек выпил в выходной «для настроения» - следовательно, он пьяница, не имеющий никаких других интересов, кроме как «дуть сивуху». А раз так, то, стало быть, человек этот - антиобщественный элемент, недостойный быть допущенным на тот «лайнер», который… и т. д. Именно эта логика, по которой молодой человек оказывается как бы отлученным от общества, и возмущает его более всего. Возвышенная проповедь Николая Николаевича, таким образом, оборачивается обыкновенной, хотя, разумеется, п не намеренной провокацией.

Нравственный догматизм, нетерпимость… Не слишком ли, однако, мы строги к Николаю Николаевичу? Не проявляем ли мы по отношению к нему ту же самую чрезмерную нетерпимость, в какой склонны обвинять его? Ведь, как совершенно справедливо указывают многие критики, Николай Николаевич, при всей очевидной вздорности своего поведения, все же вызывает в нас чувство гораздо более сложное, чем просто неприязнь. Нельзя, например, не согласиться с И. Дедковым: «Что происходит с нами, отчего наше раздражение против Николая Николаевича Князева как бы рассасывается? В этом надоедливом и кусачем, словно осенняя муха, существе мало-помалу открывается нам нечто безмерно жалкое и горестное, безрадостно-совестливое и бесполезно честное, а в уличных тирадах его и в цитатах из тех злополучных тетрадей вдруг обнаруживаются и смысл, и резон, и даже логика, почти железная Мы ощутим, что в отчаянно-беспомощных, потешных выходках этого человека живет ясное сознание своего права на мысль, отчетливое понимание трагизма той роли, которую ему так хочется сыграть…»

Одним из авторов, которые проповедовали в своих произведениях доброту и отзывчивость, был Василий Макарович Шукшин. Это был человек с разносторонним талантом: актер, режиссер, писатель. От всех его творений идут душевная теплота, искренность, любовь к людям. Однажды Шукшин сказал: «Каждый настоящий писатель, конечно, психолог, но сам больной». Вот этой-то болью за людей, за их порой пустую и никчемную жизнь проникнуты рассказы Шукшина.

Мне нравятся рассказы Шукшина. Они короткие, понятные, интересные, в них много точных и красочных высказываний. Рассказы «Чудик» и «Срезал» входят в сборник «Беседы при ясной луне». Само название сборника говорит о некоей дружеской беседе о жизни, любви, природе. Рассказы Шукшина написаны простым разговорным языком, который передает особенности речи персонажей. В своих произведениях Шукшин продолжает традиции русской классической литературы: Толстого, Гоголя, Горького. Его герои из народа, простые люди, но в них есть какая-то изюминка.

Так Шукшин показывает нам новый тип героя. Это «чудик» (в сборнике даже есть рассказ с таким названием). Эти чудики похожи на героев Горького, но они ближе нам, потому что жили не так давно. Чудики Шукшина - это люди, которые создают «праздник души», живут просто, естественно, не делая другим зла. Окружающие воспринимают их как ненормальных, потому что они могут выкинуть какой-нибудь фокус. Таковы герои рассказов «Чудик», «Микроскоп», «Срезал». Но их стремление сделать «людям как лучше» постоянно натыкается на стену непонимания, отчужденность, даже враждебность. Я думаю, что это происходит потому, что каждый по-своему понимает, «как лучше». Им вот кажется, что так будет лучше, а другим людям - нет. Вот поэтому «чудиков» так и зовут. Таково, например, столкновение в рассказе «Чудик» главного героя с женой брата Зоей Ивановной, за что-то невзлюбившей Чудика. А ведь он просто добрый и веселый человек. Шукшин хочет нам показать, что люди равнодушны друг к другу, они чужие друг к другу, черствы и не хотят помочь. Те же, кто пытается объединить людей, становятся «чудиками», почти сумасшедшими.

Но «чудики» могут быть не только добрыми. Например, главный герой рассказа «Срезал» Глеб Капустин. Он недобрый, потому что ему всегда хочется унизить другого человека, особенно приезжего, показать, что тот дурак и т. д. Рассказ начинается с того, что Константин Иванович - городской интеллигент - приезжает в деревню. Он образованный человек, и это не нравится мужикам. Они зовут Глеба, потому что он среди них слывет самым ученым. Глеб же заранее хочет «срезать» городского гостя, то есть победить в их споре. Здесь Шукшин показывает, с одной стороны, надменность городского гостя, который считает, что приехал в глухую деревню, а с другой - злобу деревенского мужика, который хочет доказать, что он «тоже кое-что микитит». Обычная сначала беседа о последних достижениях науки превращается в выяснение отношений. Шукшин не вмешивается в происходящее. Он как будто бы один из слушателей спора - он просто передает его содержание нам. Но он смотрит на Глеба с грустной улыбкой, ведь эта злоба разрушает его самого.

В этом рассказе Шукшин показывает очень давнее противостояние интеллигенции и народа. Даже сейчас, когда есть телевизоры, компьютеры, оно сохранилось. Шукшин любит своего героя, он, вообще, любит всех своих героев, потому что они такие же простые люди, как и он. Но это не мешает ему указывать на их недостатки, показывать, что они делают что-то неправильно: мужики сами начинают обрывать Глеба, они уже и не рады, что завязался этот спор. В конце рассказа у всех остается какое-то неприятное впечатление от спора Глеба и Константина Ивановича. Ведь Глеба Капустина жалко. Вся цель его жизни - «срезать» проезжающих людей, то есть оправдать свое прозябание в этой деревне, доказать им, что он живет не напрасно. Хотя, как мне кажется, он доказывает это себе самому. Ведь он и злится потому, что его жизнь - напрасная, проходит вхолостую, что он не сделал ничего хорошего или стоящего. Такие мысли характерны для многих героев прозы Шукшина.

В.М. Шукшин писал свои произведения в годы застоя, и он очень остро чувствовал настроения людей того времени. Он показал, как они пытаются вырваться из тусклой и привычной жизни, как они борются с обыденностью и ненужностью жизни. Мне нравятся герои Шукшина, потому что в них есть природная сила, необычность, жажда яркой жизни. Рассказы этого прекрасного писателя до сих пор не утратили своего значения.

Василий Егорыч - существо робкое, инертное, и судьба его, при всей ее трогательности, в общем-то, мало поучительна. Никаких особенных выводов ни для кого из псе не следует. Есть, конечно, интересы высшего гуманизма, и они, по-видимому, требуют, чтобы люди при нстречо с такими вот чудиками проявляли больше чуткости, терпимости, если уж не участия. По…

Так уж мы устроены, что считаемся лишь с тем, что тан или иначе касается пас самих, участвует в нашей жизни - положительным ли, отрицательным ли образом. Чудики же вроде Василия Егорыча для нас по то чтобы совсем уж безразличны, а просто у нас не хнатпот обычно ни времени, ни великодушия, чтобы вникнуть во все «уважительные» причины их нелепых поступков. Да, впрочем, ведь и сами они ничего по дол а ют для того, чтобы их воспринимали всерьез. Ибо при каждом своем невольном столкновении с действительностью они только и могут, что виновато потирать полученный синяк и задавать себе вопрос: «Да почему же я такой; есть-то?»

Бывают, однако, ситуации, когда принимать чудиков всерьез все же приходится.

В 1973 году, через шесть лет после «Чудика», Шукшин написал рассказ «Штрихи к портрету. Некоторые конкретные мысли II. Н. Князева, человека и гражданина». Герой рассказа, некто Николай Николаевич Князев, пожилой человек, работающий в районном городке телевизионным мастером, - тоже из породы чудиков. Он, как и его однофамилец Василий Егорыч (деталь, на мой взгляд, весьма примечательная), тоже попадает на каждом шагу во всякие странные истории и тоже не по какому-либо особому стечению обстоятельств, а исключительно по свойствам своего характера. Правда, от Василия Егорыча его отличает многое. Тот, как мы помним, был робок, пассивеп да и просто глуповат. Этот, напротив, - деятелен, самолюбив, колюч. И даже по-своему умен, несмотря на очевидную нелепость идеи, которой он подчинил свою жизнь. Во всяком случае, во многих его суждениях, не- | смотря (повторю еще раз) на вздорность исходной посылки, чувствуется опыт напряженной и сосредоточенной духовной работы, а это всегда признак интеллектуальной самостоятельности.

Николай Николаевич тоже «забуксовал». Забуксовал на теории «целесообразного государства», на том, в частности, что, как он считает, люди не понимают высшей целесообразности общественного разделения На потенциальную двусмысленность гоголевского символа обращал внимание еще один из героев «Братьев Карамазовых». «На мой грешный взгляд, - говорил он, - гениальный художник закончил так или в припадке младенчески невинного прекрасномыслия, или просто боясь тогдашней цензуры. Ибо если в его тройку впрячь только его же героев, Собакевичей, Ноздревых и Чичиковых, то кого бы ни посадить ямщиком, пи до чего путного на таких копях не доедешь!»

Государство ему представляется чем-то вроде огромного муравейника, в котором деятельность каждого муравья всецело и исключительно подчинена общим интересам. В предисловии к своему обширному труду «Мысли о государстве», который, по его мнению, должен наконец-то открыть глаза людям, он так и пишет: «Я с грустью и удивлением стал спрашивать себя: „А что было бы, если бы мы, как муравьи, несли максимум государству?” Вы только вдумайтесь: никто не ворует, не пьет, не лодырничает - каждый на своем месте кладет свой кирпичик в это грандиозное здание… Я понял, что одна глобальная мысль о государстве должна подчинять себе все конкретные мысли, касающиеся нашего быта и поведения».

Это, так сказать, теоретическая сторона воззрений Николая Николаевича, и если бы дело заключалось только в ней, то все его «чудачество» сводилось бы, по-видимому, лишь к тому, что он изобретает велосипед. Это была бы странность вполне безобидная и никого, собственно, не касающаяся - мало ли чудаков на свете.

Все дело, однако, в том, что воззрения Николая Николаевича - это не просто «некоторые конкретные мысли II. Н. Князева, человека и гражданина», а сама его жизненная позиция, причем позиция активная, наступательная даже. Оп не просто теоретизирует - он судит всех и вся, на каждом шагу доказывая людям, насколько они он и) далеки от идеального человека. Приехал, скажем, человек в отпуск в деревню, хочет погулять по лесу, порыбачить на досуге - словом, провести время в соотистстиии со своими привычными представлениями об отдыхе. Николаю Николаевичу же видится в этом явное уклонение данного человека (в рассказе это некто Сильченко) от своих обязанностей перед обществом, чуть ли не дезертирство с трудового фронта. И он обрушивает на голову бедного отпускника тучу всякого рода важных поучешш, язвительных притч, насмешек, прямых обличений, в ответ на что благодушно поначалу настроенный Сильченко решительно берется за полено. Теоретический спор, таким образом, оборачивается нешуточным скандалом.

Столкновение с Сильченко выглядит несколько анекдотично, и, вероятно, именно поэтому нравственная основа воззрений и поступков Николая Николаевича остается для нас не вполне ясной, затененная очевидной нелепостью его логики. Зато следующий эпизод- инцидент с подвыпившим электриком - проясняет эту основу весьма определенно.

Я думаю, никто не упрекнет Николая Николаевича в том, что во всем этом эпизоде он действовал, так сказать, с превышением полномочий. Во всяком случае, его можно понять: наблюдать, как молодой парень «булькает» из кармана в стакан, - занятие и в самом деле малоприятное. А потому и попытка Николая Николаевича разъяснить этому парию кое-что относительно «проблемы свободного времени» не кажется нам каким-то слишком уж грубым насилием над личностью. Многие на месте Николая Николаевича, вероятно, поступили бы точно так же. И тем не менее дело опять кончается скандалом, да еще каким! Пророка вновь побивают камнями.

Что же, однако, произошло? Почему, при всем том, чтоНиколай Николаевич как будто кругом прав, ему опять крепко досталось? Остается, по-видимому, лишь предположить, что -во всем виноват его обидчик - не понял, глупый человек, добрых нравоучений, оскорбился, полез с кулаками…

Но вот что странно: оттого ли, что мы уже знаем вздорный характер Николая Николаевича (и потому не слишком спешим сочувствовать ему), или же дело тут в каком-то особом оттенке авторской интонации, но обидчик этот почему-то не вызывает у нас того благородного негодования, с каким отнесся к нему Николай Николаевич. В самом деле, за что, собственно, мы должны осуждать молодого парня?

В пределах общего рассуждения Николай Николаевич, «как всегда», прав: бездумность, пьянство вредны, человек должен стремиться и т. д. Но вместе с тем нам понятно и то, почему, слушая эти прописные истины, молодой человек все крепче стискивает зубы. Нет, но потому, что он не понимает этих истин, совсем не потому. Не согласен он с другим - с тем, что его пытаются убедить, будто он-то и есть тот самый человек, который тормозит общественное развитие. Николай Николаевич, как можно заметить, все время обобщает: раз человек зашел в зоопарк просто так, без продуманного намерения «познать что-нибудь полезное для себя» - значит он вообще - «дерево», плывущее по течению; если этот человек выпил в выходной «для настроения» - следовательно, он пьяница, не имеющий никаких других интересов, кроме как «дуть сивуху». А раз так, то, стало быть, человек этот - антиобщественный элемент, недостойный быть допущенным на тот «лайнер», который… и т. д. Именно эта логика, по которой молодой человек оказывается как бы отлученным от общества, и возмущает его более всего. Возвышенная проповедь Николая Николаевича, таким образом, оборачивается обыкновенной, хотя, разумеется, п не намеренной провокацией.

Нравственный догматизм, нетерпимость… Не слишком ли, однако, мы строги к Николаю Николаевичу? Не проявляем ли мы по отношению к нему ту же самую чрезмерную нетерпимость, в какой склонны обвинять его? Ведь, как совершенно справедливо указывают многие критики, Николай Николаевич, при всей очевидной вздорности своего поведения, все же вызывает в нас чувство гораздо более сложное, чем просто неприязнь. Нельзя, например, не согласиться с И. Дедковым: «Что происходит с нами, отчего наше раздражение против Николая Николаевича Князева как бы рассасывается? В этом надоедливом и кусачем, словно осенняя муха, существе мало-помалу открывается нам нечто безмерно жалкое и горестное, безрадостно-совестливое и бесполезно честное, а в уличных тирадах его и в цитатах из тех злополучных тетрадей вдруг обнаруживаются и смысл, и резон, и даже логика, почти железная Мы ощутим, что в отчаянно-беспомощных, потешных выходках этого человека живет ясное сознание своего права на мысль, отчетливое понимание трагизма той роли, которую ему так хочется сыграть…»

Образ России - один из центральных в прозаическом и поэтическом творчестве И. А. Бунина. Он никогда не порывал внутренних связей с Россией, жил и творил с любовью к ней. Эта любовь проявляется уже в ранней прозе писателя. Так, в рассказе «Антоновские яблоки» он любуется красотой родной природы. Подлинный герой рассказа - великолепная русская осень, со всеми ее красками, звучаниями и запахами. Антоновские яблоки становятся в рассказе символом цельности, гармонии во взаимоотношениях людей и природы. Писатель грустит по уходящему в прошлое великолепию дворянских усадеб, ностальгически изображает

Мои домашние обязанности Мои родители очень занятые люди: отец работает инженером-конструктором в научно-исследовательском институте, а мама - корректор в издательстве. Работают они всю неделю с утра до вечера, а мы с сестрой Леночкой после школы хозяйствуем дома. Были такие времена, когда ничего не хотелось, но это было давно. Сейчас мы повзрослели и поняли, что можно разделить обязанности так, чтобы никто не обижался. Вот, например, приготовление пищи. Готовить я люблю, может, даже после окончания школы пойду учиться на повара. Аленка умеет готовить, но не очень любит это дело, вот мы и до

«Ночь перед Рождеством» Н. В. Гоголя -забавная и волшебная повесть. Однако помимо шуток и предпраздничных розыгрышей, фантазии и украинского фольклора, здесь творит чудеса настоящая любовь. Семнадцатилетняя Оксана, дочь богатого козака Чуба, на всю округу славится своей необыкновенной красотой. Однако эта девушка прекрасно знает себе цену. Она горда, кокетлива, немного капризна - в общем, обыкновенная красавица. Не таков полюбивший ее молодой кузнец Вакула. Он прост и честен, нежен и заботлив. Какие только подвиги ни готов он совершить ради взаимного чувства «чудной, ненаглядной Оксаны»! Но л

В романе «Отцы и дети» образ нового человека Евгения Васильевича Базарова получился сложным, противоречивым и, безусловно, очень интересным. Он не может оставить равнодушным читателя как прошлого века, так и нашего современника. С момента выхода романа в свет на автора и его главного героя обрушилось море критики, вокруг образа Базарова развернулась ожесточенная полемика. Консервативные круги дворянства, ужаснувшись его силе и мощи, чувствуя в нем угрозу своему укладу, возненавидели главного героя. Но в то же самое время Базарова не приняли и в революционно-демократическом лагере, к которо

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: