«Незнакомки» Блока. Какие женщины оказали влияние на творчество поэта

Первая любовь пришла к поэту в 16-летнем возрасте. Летом 1897 года его сердце взволновала Ксения Михайловна Садовская, 37-летняя жена статского советника. Их встреча произошла на немецком курорте Бад-Наугейм, куда светская дама приехала поправить здоровье после третьих родов. Подросток же там отдыхал в компании матери Александры Андреевны и тетушки Марии Андреевны Бекетовой. Последняя позже описала в своем дневнике страсть, охватившую сердце ее племянника: «Он, ухаживая впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно».

Ксения Садовская. Фото: Commons.wikimedia.org

По ее воспоминаниям, Садовская первая заговорила с юношей, который боялся даже поднять на нее глаза, и всячески пыталась «завлечь неопытного мальчика». Но по другой версии, Александр сам фактически преследовал мать семейства: приносил к ее крыльцу розы, прячась в кустах, сопровождал ее на прогулках, пытался поймать взгляд ее больших синих глаз.

Ксения Михайловна явно была озадачена таким вниманием. Она то возвращала настойчивому ухажеру цветы, то высмеивала, то, наоборот, подначивала, призывая быть смелее. Но со временем эта игра увлекла и ее, и она как-то оставила подростка у себя на ночь.

Подобная связь не на шутку напугала мать Блока, которая на год была младше возлюбленной сына.

«Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей... Смешно смотреть на Сашуру в этой роли. Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости, и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли», - писала она домой в одном из писем.

Как-то однажды она решилась на встречу с избранницей сына. Разговор был не из приятных. По воспоминаниям, взволнованная мать кричала на «совратительницу» и даже, по некоторым данным, угрожала серной кислотой. Вскоре после этого подростка увезли домой.

В Петербурге между Блоком и Садовской произошло несколько тайных встреч. В 1900 году их связь окончательно прервалась.

Любовь Менделеева

«Позер с повадками фата» - так охарактеризовала Александра Блока дочь великого ученого Любовь Менделеева после одной из первых их встреч. Это произошло в Боблове, куда 17-летний юноша приехал по приглашению Анны Ивановны Менделеевой. Гость не приглянулся строгой 16-летней Любе, хотя в разговоре они выяснили, что у них много общего. В Петербурге их встречи были редкими.

В 1900 году Менделеева поступила на Высшие женские курсы и о Блоке вспоминала редко. В то время Александр был увлечен идеями Владимира Соловьева, верил в мистику и мечтал обрести в своей жизни Прекрасную Даму. Однажды он заметил на улице Любу, которая шла к зданию Курсов от Андреевской площади. В этом он увидел знак, поданный свыше, уверовал, что именно эта женщина должна стать частью его жизни. Позже эта встреча легла в основу стихотворения «Пять изгибов сокровенных», в котором идет речь об улицах, по которым шла Любовь Дмитриевна.

В 1903 году Александр сделал своей возлюбленной предложение, на которое она дала согласие.

Любовь Менделеева и Александр Блок в 1903 году. Фото: Commons.wikimedia.org

Союз поэта и его музы был непростым. Блок считал, что физическая близость способна разрушить их духовное родство, и пытался объяснить своей супруге, что им стоит избегать плотских отношений. По данным библиографов, лишь осенью 1904 года их общение перестало быть только платоническим. Однако к весне 1906 года физические отношения у них опять прекратились.

В этот период у Любови Дмитриевны началась связь с писателем Андреем Белым, товарищем Александра Блока. Любовный треугольник был достаточно мучительным для всех участников. Белый и Блок обменивались письмами, Любовь Дмитриевна принимала решения остаться с мужем, но продолжала встречи с Андреем. Окончательная развязка произошла между ними осенью 1907 года, когда «Прекрасная Дама» приняла решение навсегда вычеркнуть Белого из жизни.

Однако измены в семье не прекратились. Любовь Дмитриевна, поступив в труппу Мейерхольда, отправилась на гастроли на Кавказ. В Могилеве она познакомилась с актером Дагобертом, от которого вскоре забеременела. В 1909 году у нее родился сын, который прожил всего несколько дней. Гибель мальчика Блок переживал очень болезненно и написал стихотворение «На смерть младенца».

Несмотря на все жизненные штормы, в жизни Блока были «только две женщины - Люба и все остальные».

Наталья Волохова

Знакомство Волоховой с поэтом состоялось в 1906 году.Фото: Commons.wikimedia.org

В 1907 году был опубликован сборник стихотворений Александра Блока «Снежная маска». Книга открывалась словами: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в чёрном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего снежного города».

Этой женщиной была 28-летняя Наталья Волохова, актриса труппы Веры Комиссаржевской. Поэт увлекся ею не на шутку, что тяжело ранило Любовь Менделееву. Между женщинам даже произошел разговор, в котором Волохова призналась, что не готова взять на себя все заботы о Блоке.

Александр же какое-то время преследовал актрису. В марте 1908 года в Москве между ними произошло объяснение, в котором она сказала, что не может ответить на его чувство.

«Зачем вы не такой, кого бы я могла полюбить?» - бросила она фразу поэту.

Любовь Александровна Андреева-Дельмас

Постановка оперы «Кармен» в театре Музыкальной драмы стала одним из ярчайших событий культурной жизни Петербурга осенью 1913 года. Настоящим открытием для публики стала 34-летняя актриса Любовь Александровна Дельмас, исполнившая главную роль.

Её выступления производили неизгладимое впечатление на Александра Блока. Фото: Commons.wikimedia.org

Яркая красотка, полная внутреннего огня, поразила и поэта, который стал забрасывать ее любовными письмами. В день, когда опера была показана в последний в сезоне раз, Блок решился передать ей записку с номером телефона. На следующий день они встретились

Историки отмечают, что, закружившись в этом романе, Блок наконец смог соединить духовную любовь и земную.

Летом 1914 года Любовь Александровна призналась ему: «Я вас никогда не забуду, вас нельзя забыть. Вы - переворот в моей жизни…»

Однако страсть продлилась недолго. В жизни поэта стали появляться новые мимолетные увлечения. Но дружеские отношения они сохранили.

Осенью 1915 года вышедшую поэму «Соловьиный сад» Блок преподнес Дельмас с надписью: «Той, кто поет в Соловьином саду».

В такую ночь успел узнать я,
При звуках ночи и весны,
Прекрасной женщины объятья
В лучах безжизненной луны.

А автор строк - юный Александр Блок, ангелоподобный, с огромными прозрачными глазами гимназист. Ему шестнадцать, его возлюбленной - почти на двадцать лет больше. Но разве может возраст быть помехой настоящей любви?! У нее синие глаза, золотые волосы; неизменный атрибут - широкополая шляпа, украшенная страусиными перьями. Ксения Михайловна - жена действительного статского советника Владимира Степановича Садовского, светская львица, хозяйка роскошной квартиры в Санкт-Петербурге и имения под Новороссийском.

У Ксении Михайловны трое детей, и в немецкий курорт Бад-Наугейм она приехала подлечить расшалившиеся нервы. А что лечит скучающее сердце лучше, чем яркая любовь? Но, конечно, Ксения Михайловна и не предполагала, что этой самой любовью окажется романтичный юнец. Александр Блок тоже приехал в Бад-Наугейм со своей матерью, Александрой Андреевной.

У Александры Андреевны Блок были очень доверительные отношения с Сашурой, единственным и обожаемым ребенком. И уж, конечно, она пришла в ужас от того, что сын связался с «перезрелой кокеткой».

А страсть у Сашуры была нешуточная. Настоящая! Надо думать, и у Ксении Михайловны тоже. Хотя начиналось все, как игра опытной кошки с маленьким невинным мышонком.

Но юноша со скульптурным лицом был влюблен так искренно, так честно, так нелепо и оттого прекрасно.

Он стал молчаливой тенью Садовской; он писал ей стихи и оставлял розы на крыльце. А она вновь почувствовала себя девочкой, кокеткой. Била его зонтиком и устраивала скандалы, то приближала, то гнала от себя. А потом уступила.

1897 ГОД, БАД-НАУГЕЙМ

День был просто чудный: тихий, солнечный. После вечернего чая всей компанией пошли на озеро. Александр нес большую корзинку со снедью. Гибкий, худенький - похож на древнегреческого юного бога. Смотрел на Ксению Михайловну с обожанием. На берегу робко протянул ей букетик синих незабудок:

Пообещайте, что не забудете меня, Ксения Михайловна. Эти незабудки похожи на ваши глаза.

Садовская засмеялась низким, грудным смехом. Она знала, что сейчас действительно хороша в этом белом шелковом платье. Большая шляпа скрывала ее лицо от закатного солнца. Все говорили ей в последнюю неделю, как она помолодела и посвежела. Она томно вздыхала: «Курортный климат идет мне на пользу».

А сама знала, что эта вернувшаяся молодость - и сияющие глаза, и всегда хорошее настроение не из-за целебного солевого воздуха. А из-за юного влюбленного пажа, смешного мальчика, который не отводит от нее обжигающего взора.

Вы тоже как соловей. Такая же певучая, такая же волшебная птица.

А ведь действительно: она же певица, хоть и не состоявшаяся. Тихо-тихо начинает Ксения Михайловна напевать старинный романс.

Услышь, услышь меня, мой милый малыш! И он действительно выходит из-за темной липы. Глаза Александра просто огромные, а лицо очень бледное.

Что вы делаете со мной, Ксения Михайловна! Эта ваша песня… Я схожу с ума от любви.

Садовская протянула ему руки.

Иди ко мне! Мальчик мой золотой!..

Наутро она обнаружила на крыльце ярко-алую розу.

Блок катал ее на лодке по озеру с темной водой. И… обожал. Говорил, что глаза у нее васильковые. И что она Прекрасная Дама.

Дни казались бесконечными и наполненными счастьем до краев. Блок еще не знал, что потом всю жизнь будет искать в толпе «очи синие, бездонные». Ксения Михайловна, в блеске своей роскоши, и предположить не могла, что скончается в 1925 году в нэпмановской Одессе. Оборванная полубезумная нищенка, до конца дней она будет хранить только одно оставшееся ей богатство - связку писем от гимназиста Блока, перевязанную шелковой ленточкой… Но это все будет потом. А тогда, в том памятном мае, их роман длился месяц и закончился скандалом. Матушка Блока, женщина на расправу крутая, нанесла визит Садовской; и скандал был чудовищным.

Ivan Filimonov

Почтенная Александра Андреевна посулила совратительнице сибирскую каторгу и серную кислоту. Оскорбленная Прекрасная Дама собрала багаж и покинула курорт; ее юного заплаканного поклонника увели с перрона строгая мамаша и слезливая тетушка. Блок терзал в руках увядшую розу - символ своей первой горькой любви.

«Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей и действительную статскую советницу. Смешно смотреть на Сашуру в этой роли. Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости, и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли…» - желчно комментировала роман сына Александра Андреевна.

А Александр Блок писал письма и стихи, посвященные «дорогой Оксане».

Ты всегда и всюду странно
Очаровываешь взоры.
Я люблю твой взгляд туманный,
Я люблю твои укоры...
Голос твой звучит порывом,

То насмешливо, то звонко,
То волшебным переливом,
Будто детский смех ребенка.
А когда опустишь очи,
Близость сердца сердцем чуя,
Я готов во мраке ночи
Умереть от поцелуя...

И она ему - мальчишке - тоже писала. И роман их, уже не эпистолярный, а настоящий, с тайными свиданиями, гостиничными номерами и вечерними прогулками по городу на Неве, - возобновился. Позже, в марте 1898 года.

И даже был повторный визит Александры Андреевны, безутешной и растерянной, к «совратительнице». Но все было напрасно - и визит, и слезы. Потому что сильная страсть так же быстро и перегорает. И повзрослевший Блок уже не был так очарован своей первой любовью.

Его кружили стихотворные рифмы, духи и туманы; и рыжеволосая Любочка Менделеева смотрела своими пристальными невинными глазами. Садовская ревновала, устраивала взрослеющему пажу безобразные истерики. Его тяготила и ее преданность, и неуемная, уже раздражающая страсть. Затянувшийся курортный роман должен был закончиться в соответствии с законом жанра леденящим ничем.

В письме от 1900 года происходит окончательное объяснение; Садовская проклинает тот день и час, когда встретила Александра, и называет его «изломанным человеком».

Блок приезжает в Бад-Наугейм через девять лет с Любовью Дмитриевной.

Опустошенный - израненный потерями и взаимными изменами. А здесь ничего не изменилось. Такая же озерная гладь, да ивы отражаются в воде. В лодках плавают влюбленные парочки. Александру все кажется, что где-то там, в тумане, тает силуэт Прекрасной Дамы; она глядит на него своими огромными синими глазами и машет изящной рукой, затянутой в шелковую перчатку.

Все та же озернáя гладь,
Все так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?
Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен
Той давней, незабвенной тени?
Ты позови - она придет:
Мелькнет, как прежде, профиль важный,
И голос, вкрадчиво-протяжный,
Слова бывалые шепнет.

1909 ГОД, ШАХМАТОВО

Они завтракали, как всегда, ближе к полудню. На столе были свежий творог, и кофей, и жирные деревенские сливки, и свежие булочки. Александр спустился к столу; светлые глаза тревожны. Любонька еще спала.

Поцеловал ручку сначала маменьке, Александре Андреевне. Потом - тетушке, Марии Андреевне Бекетовой.

А знаешь, Сашура, умерла эта твоя… учительница, - сказала Александра Андреевна со скучающим видом, накладывая ложечкой вишневое варенье.

Эта… мадам Садовская. Мне Таточка написала. Ах, хорошо это варенье!

Умерла Садовская? Да ты что! - ахнула Мария Андреевна. Маленькая серебряная ложечка со звоном упала на пол.

Александр был бледен, но спокоен.

Надо же! Старуха умерла! Что ж осталось? Ничего! Земля ей пухом, - сказал равнодушно.

Александра Андреевна в душе возликовала. Теперь-то она точно знает, что Сашура только ее мальчик! Ей не придется делить его со своей ровесницей, с этой выскочкой… Александр поднялся из-за стола, не допив кофей. Убежал в сад.

Это правда? - спросила Мария Андреевна. - Отчего умерла?

Да это я так сказала, чтобы он перестал думать о старой ведьме! - засмеялась Александра Андреевна. - У него Любочка есть, а что с этой ведьмой, я не знаю. Какая разница. Для нас она умерла уже давно. А что Сашура переболел, я вижу. И не расстроился совсем. Подай-ка мне масло.

Фото ИТАР-ТАСС

Александр бродил, бродил по заросшему саду Шахматова. Мыслей не было, слез тоже. Умерла - значит умерла; туда и дорога! Та история уже отболела. Он больше не глупый мальчишка. Он поэт, и будет великим, теперь он знает это точно… Ах, как жаль, что она больше никогда не узнает, что он стал большим поэтом… В глубине сада в густой траве он увидел незабудки. Необычайно синие, темные.

Как ее глаза - той, которая по-настоящему любила. Неужели так все закончилось, просто, бездарно, так… пошло? Сами собой рождались чудесные строки:

Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит.

Больше о Садовской у Блоков не говорили никогда. Странно, но Ксения Михайловна не знала, что Александр Блок стал известным поэтом.

Вообще жизнь ее после того памятного мая 1897-го пошла на убыль. Хлопоты, заботы, переживания… Большую часть времени Садовские проводили за границей. А в 1916 году Владимир Садовский вышел в отставку. Отношения с ним не складывались - в сущности, они всегда были чужими людьми… Дети выросли и жили своей непонятной жизнью.

Революция обожгла пеплом, разрушила весь устоявшийся уклад. От богатства остался один дым, от прошлого - воспоминания. Ксении Михайловне не верилось, что когда-то она была Прекрасной Дамой, что на пальцах у нее сверкали бриллианты чистой воды, а взгляд из-под широкополой шляпы называли магическим. В 1919 году муж умер. Садовская осталась совсем одна. Бедная, израненная птица.

С трудом добралась Ксения Михайловна из Киева, где жила дочь, до Одессы. В Одессе был сын. Через ужас Гражданской войны пробивалась Садовская, голодая и медленно сходя с ума от совершенно новой и страшной жизни. В Одессу Садовская приехала с явными признаками безумия - оборванная, заговаривающаяся. Почти сразу попала в клинику для душевнобольных. Скончалась в 1925 году.

1920 ГОД, ОДЕССА

Доктор был молодым и чуточку восторженным. Он отнесся к пожилой пациентке с вниманием. Да, женщина несчастна и потеряна, и явно безумна. Но отдельные фразы и стать выдавали в ней следы былого величия. Она была - как роза. Подвядшая, но все равно прекрасная.

Доктор был романтиком и, конечно, обожал поэзию.

Он восхищался стихами Александра Блока. Любил и раннюю его поэзию, адресованную Незнакомке, имя которой зашифровано в трех буквах: «К.М.С.» И лирический цикл под названием «Через двенадцать лет» тоже обожал. Он сразу обратил внимание, что инициалы его странной пациентки и Прекрасной Дамы совпадают. Загадка не давала покоя. Волновала. И на одном из приемов он осторожно спросил:

Ксения Михайловна, не знакомы ли вы случайно с Александром Блоком? В синих глазах старой женщины промелькнуло удивление, которое сменилось растерянностью.

Да, конечно, знакома… Бад-Наугейм, май месяц. Это было… в прошлой жизни, наверное. Да было ли вообще?

Странно, она никогда не слышала этих стихов, не знала, что ее имя обессмертил короткий роман, ставший главным в ее жизни.

АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК
И КСЕНИЯ МИХАЙЛОВНА САДОВСКАЯ

1859 -- 1925 г.

(Точные даты жизни и смерти героини очерка неизвестны)

«Если бы Ты, дорогая моя, знала, как я стремился все время увидеть Тебя, Ты бы не стала упрекать меня»... (А.Блок)

Кому дано право говорить о первой любви? В каких красках, каких тонах, какими словами? Поэт когда-то сказал свое слово. Стихи стали классикой. Но и безжалостные критики - сказали тоже.

Они навечно и язвительно пригвоздили пылкие, неловкие мечтания юности к позорному столбу насмешки, уцелевшие письма объявили «беллетризированным образчиком искусственно выдуманных чувств». Метания же и мучительные сомнения стареющей влюбленной женщины нарекли и вовсе - блажью, а конец ее пути обозначили лишь одною скупою датой: 1925 годом...

Словом, искусно создали свою версию, легенду биографии. Где, оказывается, вовсе не было мучительных поворотов судьбы, не было абсолютно никаких метаний, сомнений, тоски, тщательно запрятанной, замаскированной душевной боли.

Не было в этой лакированной, отретушированной маститыми литературными умами биографии ни сумасшедшей ревности с обеих сторон, ни неизбежной для такого накала страстей обязательной тени другой женщины. (Что всего трагичнее, обиднее, непонятнее, женщина та была не женой, а... матерью поэта!)

Не было в благостной легенде и страстных писем, признаний, обжигающих пальцы и душу поэта жаром поздней, последней любви.

Не было тайных, иногда навязанных, продолжительных свиданий в полутемной карете. Слез, упреков, страданий, обещаний и глухого, напряженного молчания.

Не было даже и обычной в таких случаях глухой ненависти к некогда обожаемому образу - статной, синеглазой женщине с глубоким, волшебным голосом. Не было отчаяния оттого, что ненависть эта - почти бесполезна, ибо не дает права ничего забыть!

В этой длинной, заунывной, созданной дотошными исследователями легенде вообще не было ничего, хотя бы отдаленно похожего на трагически изломанную жизнь Александра Блока, до сих пор до конца непонятную многим, даже знающим наизусть его стихи и, казалось бы, каждый момент его жизни!

Я не претендую на роль истинного биографа. И в мыслях такого не было. Просто пишу привычный уже акварельный портрет. Легкими штрихами. Сквозь боль, медленно заползающую в сердце. Боль оттого, что еще одна биография - неполна, еще одна судьба - не дописана точно и ясно, и вся земная прелесть подробностей человеческого бытия неотвратимо исчезает вместе со смертью. Сколько еще раз буду я постигать эту истину, плакать над нею, и опровергать ее начертанием очередного портрета, эскиза, очередной биографии? Не знаю. А пока, мой читатель, посмотри внимательно на этот портрет, задержи взгляд на страницах, повествующих о судьбе женщины, любившей Поэта. Судьбе, странной и горькой в страшной ее обычности.

Да, еще одно! Пожалуй, стоит вчитаться внимательнее и в строки стихов, ставших почти классикой. Почти. Строки, посвященные другой Прекрасной Даме Александра Блока, более известны, конечно. Но у вдохновения, стоявшего у источника «божественных рифм и созвучий», тоже ведь было свое начало. Начало это носило имя Ксении Михайловны Садовской.

Ксения Островская родилась в 1859 году, в семье мелкого акцизного чиновника. Росла в маленькой захудалой усадьбе на Херсонщине, где большая семья едва сводила концы с концами. Нервная, скупая на сердечную ласку, издерганная бесконечными долгами мать, безликий отец, тянувший лямку незаметного чиновника, с вечной, слегка виноватой полуулыбкой на помятом лице. Синеглазую красавицу Оксаночку он любил, казалось, более других детей, все норовил погладить по голове, незаметно сунуть в руку конфету или пряник... Ему нравилось, когда дочь играла по вечерам на стареньком расстроенном фортепьяно, почти неслышно напевая украинские песни или манерные французские романсы.

Несмотря на явный недостаток средств и вечное недовольство властной своей супруги, сумел Михаил Островский каким-то образом все же настоять на том, чтобы любимица Ксения получила хорошее образование сначала в частной женской гимназии в Одессе, потом - в Москве и Петербурге.

Она уже заканчивала Петербургскую консерваторию по классу пения, когда ее поразил тяжелый ларингит, болезнь горла, обычная для многих в сыром климате столицы. Денег на лечение в Италии и специальные уроки по сохранению и постановке голоса не было совсем. Подрастали братья и сестры, теперь нужно было учить их. Мечту о карьере певицы пришлось оставить навсегда. Ксения очень тяжело пережила внезапное крушение всех своих честолюбивых надежд.

Девушка всегда страстно мечтала вырваться из-под гнета нищеты и обыденности.

Не получилось, не дано было, увы! Ксения обожала музыку, особенно - Вагнера,- несмотря на все запреты врачей, продолжала петь в узком кругу друзей, но служила не на театральной, оперной сцене, как мечтала, а в скучном Статистическом комитете. С удовольствием принимала участие в домашних музыкальных вечерах и спектаклях, на которые приглашали ее друзья. Часто ездила в оперу, особенно осенью, когда в Мариинском, по желанию Государыни императрицы Александры Феодоровны, неизменно давали серию опер Вагнера. На одном из таких длинных оперных спектаклей «провожатым-пажом» Ксении стал Владимир Степанович Садовский - юрист, знаток международного торгового права, некогда доцент Новороссийского университета, человек с положением и обеспеченный; товарищ - т. е. заместитель, в современном понимании этого слова - министра торговли и промышленности. Он безумно увлекся Ксенией Михайловной, и эта встреча все решила в ее судьбе, но не принесла ей счастья.

Имеющая роскошную квартиру в Петербурге и уютное имение под Новороссийском, а также двух дочерей и сына, действительная статская советница госпожа Ксения Садовская приехала в мае 1897 года на знаменитый германский курорт Бад-Наугейм, лечить подорванное третьими, тяжелыми родами сердце и расшалившиеся в спокойном, но скучном до нетерпимости браке нервы. И она никак не рассчитывала встретить на блестящем, модном светском курорте любовь... В ее-то возрасте?! В тридцать восемь лет? Полно! В эти годы возможно только легкое, ни к чему не обязывающее приключение, которое слегка развеет неизбежную в таких местах скуку...

Она хорошо знала себе цену, опытная светская дама, кокетка и говорунья, красавица в облаке золотых пышных волос, в тени неизменных широкополых шляп с перьями, с омутом огромных глаз, подведенных томными, «сердечными» тенями!

И, быть может, домашняя светская певунья весьма и весьма трезво рассчитывала развлечься и поймать в сети кокетства кого-то из скучающих рядом петербургских и московских светских знакомых. Но уж никак не мальчика в гимназической тужурке, с покорным видом пажа усердно влачившего за матерью и теткой их неизменные книги, зонты, пледы и шали. Мать светлоглазого, кудрявого гимназиста, тонкая и тонная, вертлявая, чересчур экзальтированная дама, привлекала внимание курортной публики чрезмерной театральностью, напыщенностью не только всех своих жестов и движений, но даже молчания.

Александра Андреевна Кублицкая, супруга петербургского полковника Франца Пиотух-Кублицкого тоже приехала на воды, в сопровождении сына и преданной сестры Марии, лечить расстроенные нервы и сердце. Она была ровесницей госпожи Садовской и в чем-то неуловимо походила на нее. То ли излишне пылким обожанием своего единственного чада - Ксения Михайловна точно так же носилась со своими тремя детьми, весьма болезненными, - то ли тщательно, даже от самой себя скрываемой потребностью в не менее пылком обожании ее собственной персоны! Впрочем, здесь Александре Андреевне повезло много больше. Маленький ее «паж-королевич» Сашура с самого раннего младенчества находился при ней, как при царствующей королеве-матери, и, обладая им полновластно, делиться Александра Андреевна таким сокровищем ни с кем не собиралась. Слишком дорого: ценою разбитых иллюзий молодости, неудавшейся в самом начале семейной жизни с мужем-профессором-неврастеником, смертью первого ребенка, тяжелым, позорным разводом, скандалом в почтенной семье - досталось ей оно, это безумно любимое сокровище! Как же могла она его кому-то отдать? Мыслимо ли это вообще для чрезмерно любящего сердца?

Так что Ксения Михайловна оказалась соперницей вдвойне. Соперницей, заранее обреченной на поражение, ибо кто же может бороться с ревнивицей-матерью?

Тетушка Блока, писательница Мария Андреевна Бекетова, самыми невинными фразами в «лакированной» биографии племянника изображает в лице Ксении Михайловны опытную светскую хищницу: «Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика» .

В официальном житии великого поэта все, все должно выглядеть очень пристойно!

Но в личном дневнике Мария Андреевна Бекетова выскажется со всей пылкой яростью старой девы о первой возлюбленной кумира-племянника: «Он, ухаживая впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно».

(Цитируется по книге В. Орлова «Александр Блок. Гамаюн». т. 1., стр. 63. Издательский центр «Терра». М. 1997 год. Далее все отрывки из писем и дневников Блока и другие документы приводятся именно по этому двухтомному изданию).

Да, красавец-юноша с античными чертами лица и подлинником шекспировских трагедий и сонетов под мышкой, почти мгновенно отбросил в сторону надоевшие пледы и нравоучения сухопарой тетушки и матушки-полковницы. Деспотичная, высокомерная, неуправляемая, приправленная Достоевским, Ницше и цыганским хором, в одночасье покинутая верным обожателем матушка (и верная ma tante вместе с нею!) закатывала ежедневные эпилептические истерики, ломала пальцы, пила пузырьками ландышевые капли, но сын впервые был равнодушен ко всему на свете, кроме синеглазой советницы!

Ухаживал он не очень умело, и оттого это выглядело в глазах Ксении Михайловны особенно трогательно: ежеутренние розы на крыльце, теневой конвой, шелест и хруст в зарослях ольхи за рамами спальни в отеле. Поначалу она растерялась, и от этой растерянности, должно быть, и вела себя несколько смешно и нелепо: капризничала, тиранила, била отчаянно влюбленного пажа публично зонтиком по руке, возвращала цветы, рвала билеты на концерт, словом, ошеломленная внезапно застигнувшим ее «кружением сердца», и тщетно борясь с этим из последних сил, то отталкивала, то привлекала. Но все это только пуще разжигало пыл еще не закаленного в боях за сердце прекрасной дамы неловкого трубадура. Он почти вприпрыжку бежал на свидания на окраину городка, возле солевых градирен, или около туманного ивового озера, послушно катал синеокую «похитительницу сердца» в лодке...

Но было не только это. Один из таких вечеров очень нежно и плавно перешел в ночь. Свидания перестали быть лишь романтическими. Гимназист теперь возвращался домой под утро, бледный, взволнованный, и что-то усердно писал в своей книжке-альбоме, не позволяя никому до нее дотрагиваться. Этими строками он открыл свой первый лирический цикл, озаглавленный тремя буквами: «К. М. С.»

Сердце занято мечтами,

Сердце помнит долгий срок

Поздний вечер над прудами,

Раздушенный Ваш платок...

И еще, уже более определенно:

В такую ночь успел узнать я,

При звуках ночи и весны,

Прекрасной женщины объятья

В лучах безжизненной луны.

Александре Андреевне милый ее Сашура этих, да и всех других, отчаянно любовных, горячечных строк не прочитал. Такое было впервые! Отвергнутая «домашняя королева» в бессилье разорвала в клочья батистовый платок, обломила трость - ручку зонта - и, проведя пару бессонных ночей, во время которых караулила шаги сына-пажа по безлюдному коридору, решилась на крайний, отчаянный шаг. Она нанесла «перезрелой кокетке» утренний визит, отнюдь не светский, в отчаянии пообещав «гнусной совратительнице юного дарования» все, что угодно, вплоть до серной кислоты и сибирской каторги, благо положение второго мужа - гвардейского полковника - сии угрозы вполне позволяло!

Ксения Михайловна молча выслушала истерические вопли ревнивицы, чему-то задумчиво улыбнулась и... отворила входную дверь.

Ошеломленная таким холодным приемом госпожа Пиотух-Кублицкая в тот же вечер решилась увезти сына в фамильную усадьбу Шахматово. Внешне он не сопротивлялся.

............................................................

1897. Первая любовь. Ксения Михайловна Садовская

Мария Андреевна Бекетова:

1897 год памятен нашей семье и знаменателен для поэта. Ему было шестнадцать с половиною лет, когда он с матерью и со мною отправился в Бад-Наугейм. Сестре был предписан курс лечения ваннами от обострившейся болезни сердца. Путешествие по Германии интересовало Блока. Наугейм ему понравился. Он был весел, смешил нас с сестрой шалостями и остротами, но скоро его равновесие было нарушено многознаменательной встречей с красивой и обаятельной женщиной. Все стихи, означенные буквами К. М. С., посвящаются этой первой любви. Это была высокая, статная, темноволосая дама с тонким профилем и великолепными синими глазами. Была она малороссиянка, и ее красота, щегольские туалеты и смелое, завлекательное кокетство сильно действовали на юношеское воображение. Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. В ту пору он был очень хорош собой уже не детской, а юношеской красотой. Об его наружности того времени дают приблизительное понятие его портреты в костюме Гамлета, снятые в Боблове, у Менделеевых, год спустя.

Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика, но он любил ее восторженной, идеальной любовью, испытывая все волнения первой страсти. Они виделись ежедневно. Встав рано, Блок бежал покупать ей розы, брать для нее билет на ванну. Они гуляли, катались на лодке. Все это длилось не больше месяца. Она уехала в Петербург, где они встретились снова после большого перерыва.

Мария Андреевна Бекетова. Из дневника:

26 июня ‹1897›. Бад Наугейм. Здесь было много тяжких часов и дней. На мне была новая громадная ответственность: Аля – с плохим немецким языком, с моими силами и с ее болезнью.

Потом началось дело с Сашурой. Сначала он просто скучал, ныл и капризничал и мучил свою маму и меня. Но потом мы познакомились с Садовской, и началась новая игра и новые муки. Он ухаживал впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен, она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно. Мы боялись за его здоровье и за его сердечко. Тут подошло новое теченье: знакомство с А. И. Сент-Илер. Это все пошло с одного разговора об ее умершем мальчике.

Это ходячее пламенное сердце, доброта, простота. Но форма некрасивая и неискусная. Мы жаловались ей на Садовскую, она нам сочувствовала, побранила как-то Садовскую; та обиделась, разозлилась. Стала допытываться у Сашуры, что про нее говорят. Сашура сдуру свалил все на m-me Сент-Илер. Вышли сплетни, гадости, дрязги. Кончилось все однако тем, что Аля все узнала от скрывавшего Сашуры, и оказалось, что любви у него никакой нет, и она-то завлекала его, на все сама была готова; только его чистота и неопытность спасли его от связи с замужней, плохой, да еще и несвежей женщиной. Теперь Аля с ним проводит весь день; он, как дитя, требует развлечений и забав; Аля и забавляет его; дни идут. Та злится, не уезжает, но, Бог даст, все скоро кончится ничем, и мы останемся одни. Худшее, что будет, – это ссора с ней. Но не все ли равно? Главное же, чтобы он остался цел и не был против матери. Отношения его с Алей были одно время ужасны, пока та все у него выпытывала, закабаляла его и брала с него слово, что он будет молчать. Он наконец не выдержал этого, сказал, что попал в скверное положение, что сам готов бы отвязаться. Тут-то все и пошло в другую сторону. Но вот начало Сашуриного юношества. Первая победа, первые волненья. Тут была и доля поэзии. Она хороша. Он дарил ей цветы. Она ему пела.

Александр Александрович Блок. Из письма К. М. Садовской. Петербург, 1898 г.:

Чем больше я вижу Тебя, Оксана (так у Блока. – Сост.), тем больше во мне пробуждается то чувство, которое объяснить одним словом нельзя: в нем есть и радость, и грусть, а больше всего горячей, искренней любви, и любовь эта не имеет границ и, мне кажется, никогда не кончится. Чувство это бурно и не дает мне совсем покоя, я имею потребность видеть Тебя как можно чаще, любоваться Тобой и хоть на минуту утишить ту страшную бурю, которая все время бушует у меня в душе; и мне хочется, чтобы Ты, безмятежный ангел, обвеяла меня своими крылами и разрушила сомненья моей больной души, которая стремится к Тебе только и не находит выхода. Ты скажешь, откуда взялись эти порывы у такого холодного, безнадежного эгоиста, который заботится только о себе?! Неужели же я не знаю, что я действительно эгоист, и сознание этого часто мучает меня… Я не могу ждать дольше пятницы нового свидания: если только можешь, то приходи в четверг, я буду ждать Тебя во 2-й линии против дома; мне нужно только видеть Тебя и знать, что Ты со мной; а в пятницу прийти я не могу, меня заставляют исповедываться именно вечером. Странное совпадение! Приходи в четверг, ради бога, моя душа только к Тебе стремится, только Тебя и жаждет. Может быть, Твое письмо поможет мне избавиться от эгоизма, и этим Ты спасешь меня от большого горя в жизни; а если Ты думаешь, что экзамены и пр. будут страдать от этого, то знай, что мне прежде всего нужна жизнь, а жизнь для всякого человека самое главное, потому я и стремлюсь к Тебе и беру от Тебя все источники жизни, света и тепла. Не знаю, может быть, это свойственно моей молодости, но на меня благотворно и живительно действует эта роскошно распускающаяся весна и наполняет все мое существо, особенно когда Ты со мной, а мне кажется часто, что Ты близко от меня, и я думаю,

У меня в сердце постоянно звучат эти чудные строки. А мысль о Тебе действует на меня как музыка: то душа полна грусти, то внезапно замрет от бурного веселья, то жадно стремится к свету. Не правда ли, что это любовь? Будешь ли Ты еще сомневаться?

Я жду теперь Твоих писем, как неземного счастья… Жду Тебя, приходи.

Мария Андреевна Бекетова:

До 1900-го года включительно Блок не прерывал связи с К. М. С‹адовской›. Они встречались в Петербурге после встречи в Наугейме. Подробности и фазы этого романа можно проследить по многим стихам, напечатанным в собрании стихотворений Блока и в томиках неизданных и не вошедших в собрание. Они по большей части обозначены инициалами К. М. С. Из них видно, как образ Люб‹ови› Дм‹итриевны› все сильнее и сильнее овладевал всем существом поэта и мало-помалу вытеснил из его сердца образ любовницы. След этого романа остался на всю жизнь, как мы знаем из цикла стихов «Через двенадцать лет», посвященного К. М. С., но чувство поэта угасло.